С шелестом платья.
С вязью древесных ароматов.
С ритмичным стуком каблучков.
Библиотека раскрывалась перед не высоким конструктом, тот распахнул объятья тяжелых створок дверей, кои вели в малый читальный зал. Воздух здесь был густым от пыли и чернил, пропитанным терпким ароматом пергамента и лавандового масла, которым смазывали переплёты. Особенное, уникальное сочетание, что легким облаком витало в помещении. Свет фонарей, заключённых в медные абажуры, струился тёплыми лужами по дубовым столам, и где-то в вышине, среди резных балок, дремали голуби, изредка вороша перьями. Счастливцы, не ведали они о множестве знаний хранящихся средь полок.
Третья не спешила, ведь у нее было все время мира. Даже шаги, лёгкие, несмотря на массивность платформы, оставляли едва заметные треугольные вмятины на ковровой дорожке. Аккуратная ножка и квадратная шпилька каблука. Конструкт, что вторгся в сии владенья, знал этот зал лучше, чем собственные шарниры, ведал каждый шкаф, каждую трещинку на витражном стекле, каждый укромный уголок, куда библиотекари задвигали особо редкие фолианты по предоставленному списку. Сегодня ей нужны были именно такие. Леди всегда была последовательной в своих действиях и вновь для своего пристанища на долгую ночь, выбрала широкий подоконник в дальнем углу, где свинцовые переплёты окон дробили лунный свет на геометрические узоры. Здесь было тихо, как в сердце механизма, ещё не тронутого пружиной. Медленно, с почти человеческой осторожностью, она расставила выбранные книги вокруг себя, подобно дракону, захватывающий драгоценности в свое логово, а после оными любовавшийся. Толстые тома в коже с тиснёными заглавиями, потрёпанные альманахи с выцветшими страницами, узкие свитки, которые разворачивались с шуршанием сухих листьев. Предвкушение заставляло корпус едва заметно вибрировать.
Подобные ночные бдения не были уникальностью для конструкта, ведь покуда всё человечество спит, машина дремать не может. Леди не видит сны, не проваливается в мир грез, а потому насыщает часы самостоятельно. Чем же строчки по иглорефлексотерапии не прекрасны, подобно утренней грёзе? А снятие миофасциального болевого синдрома. разве не убаюкивает мысли? Потому и столь нежные фарфоровые пальцы с золотистыми прожилками скользили по строкам, будто ощупывали невидимые руны. Даже взгляд, что был лишен зрачков, поглощал буквы без моргания, ибо весь текст поглощался со страницы сразу, не выпивая его по капле. Третья искала что-то свое. Что-то важное.
Вскоре часы в углу били полночь, потом час, потом два. Третья не слышала. Её мир сузился до страниц, до чернильных клякс, до едва уловимого шепота собственных шестерёнок, перемалывающих время. Так не заметила, как замедлился ход золотых жидкостей по трубкам. Не заметила как заряд энергии постепенно иссякал в малом, совсем еще не тронутом ремонтом резервуаре сердцевины. Только когда буквы поплыли перед глазами, сливаясь в серые пятна, леди наконец оторвалась, недоумевая. Ослабели пальцы. Книга с глухим стуком упала ей на грудь, раскрытая, как птица с перебитым крылом. Третья вздохнула, но не воздухом, а паром, выпущенным через поршень на шее. Белое облачко растаяло в холодном воздухе, оставшись малым пятнышком на стекле, кое вскоре так же растворится.
Начался энергосберегающий режим.
Сознание не погрузилось во тьму, вовсе нет, оно просто стало тише, будто кто-то приглушил все фонари в городе. Никаких снов. Только ровный гул все еще работающего насоса, что гонит по искусственным трубкам жидкость, отсчитывающего последние капли энергии. Мир потихоньку становился вязким, давящим на плечи и Третья, коя пала спиною на подоконник, чувствовала себя насекомым, что постепенно застывает в янтаре.
Время шло.
Время бежало.
Время безжалостно погребало конструкт под слоем пыли и книг.
А потом — пробуждение. Не сразу. Не резко. Лишь зажжённый огонек первой мысли, который обещает возжечь пожарище механической логики. Сначала лёгкий толчок в груди, будто поршень дрогнул после долгой остановки. Плавно, медленно, распаляясь. Потом тонкий звук, похожий на звон медной струны, это возвращался в строй речевой модуль. Целая гамма звуков, похожая на весьма странный оркестр. Только вот Третья не открыла глаза сразу. Она проверила себя, как всегда, перед запуском платформы.
Пальцы. Фарфоровые, холодные сейчас и без обогрева. Шевельнулись, скользнув по чему-то металлическому и изогнутому. Снятый крепеж?
Руки. С множеством узоров златых и синих. Поднялись на дюйм, наткнулись на преграду. Собственное бедро. Без одежды?
Ноги. Закристаллизованная жидкость образовала легкий налет в трубках. Значит, она не двигалась весьма давно. Переместили?
Корпус. Дубовый, покрытый резьбой и правильными анатомическими чертами пластин. Капелька ребиса стекает по боковой выемке. Заправлена?
Голова. Лианы потускнели от долгого пребывания в темноте, да не видящие солнца. Укрыли в помещении?
Наконец разгорелся и взор, мягкий свет сапфира прошелся по потолку. Скользнув на левую сторону, да щедро оценивая бескрайность беспорядка. Взор упал на сторону правую, дабы узреть кончик очень любопытного собачьего носа, который очень жадно поглощал запахи. А потому первое и единственно правильное решение было уже принятое, женский палец нажал на кнопку носа всего единожды. После чего, спокойный конструкт вновь направил взгляд в потолок, да верно слоила руки вдоль своего корпуса. Ведь Третья слышала голос, что принадлежал человеку. Так от чего же беспокоиться? О, счастливое неведенье.
— Мастер, — тонкая игла легла на виниловый диск, подскочив на борозде и открывая голос конструкта данному миру. — Вы меня перенесли в новую мастерскую?
. Анкета уже готова, вопрос по пробному посту. Если у меня нет опыта в ролевых и нет постов, могу ли я например, приложить отрывок из своего рассказа? И принимаете ли вы ли без опыта) Спасибо
