(!) этот персонаж может быть любого пола, возраста, расы и т.д. Он фигурируйт в биографии Эрибет как важный персонаж, но мы о нем/ней ничего не знаем, так что вы можете прописать его/ее как хотите. Все, прописанное в этой заявке, просто предложение.

ПРИДВОРНОГО МАГА
на ваш откуп, мы будем звать ее Лирин

Человек или полукровка, неопределенный возраст
один из самых приближенных людей Королевы Авалона

КОНЦЕПЦИЯ

Ты ментальный маг, но это твоя вторая сфера, и потому ты не афишируешь этого. Ты вообще предпочитаешь держать свои карты при себе. Кем ты была раньше? Мало кто знает. Кто ты на самом деле сейчас? Знает людей еще меньше.

В прошлом ты перебиралась с места на место, выполняя задания задания любой величины, которые требовали незаметной руки и тонкого подхода. Ты была мастером своего дела, и о тебе давно пошли слухи. Однако, ты никогда не ожидала того, что однажды тебя позовут преподавателем ментальной магии для молодой герцогини Эрина. Мало того, ты никогда не думала о том, что однажды тебя попросят помочь провести государтсвенный переворот.

Политика тебе не интересна, и в то же время тебя тронула история Эрибет. Вернее нет, тебя больше волновала ненависть к Каэлю Кадогану, и у тебя мало терпения к подобным людям. Ты согласилась, и, после того, как Эрибет стала полноправной правительницей Эрина, ты впервые решила остаться в одном месте надолго.

И затем ты помогла Эрибет идти к власти, пока четыре года назад Эрибет не стала Королевой Авалона. А ты не начала свою новую жизнь в королевском дворце. Чем ты занимаешься сейчас? Это все еще загадка.

СЮЖЕТНЫЕ ПЛАНЫ

Будем захватывать трон императорский.

• Пример поста:

Свернутый текст

Мир гудел настолько громко, что у Эрибет звенело в ушах. И потому она молчала, элегантно приподнимая руки в стороны, позволяя своим приближенным надевать на нее одежду слой за слоем, словно бы она была какой-то изысканной куклой.

Но сегодня был важный день. Настолько, что важна была каждая деталь - каждая складка черной ткани, подернутой серебром тонкой вышивки, важна была корона, что переплеталась со сложной прической длинных рыжих кудрей. В конце-концов, сегодня она впервые столкнется с остатками своей крови и плоти.

Миренберги были из той семьи, что собирались вместе только на свадьбы и похороны, да и то не всегда. И даже тогда, когда они собирались вместе, едва ли кто-то мог обвинить их в выражении хоть каких-то родственных, или же даже человеческих, чувств. И это столкновение, пускай и вызванное похоронами, не должно было стать исключением.

- Нам стало что-то известно об этом Свене? - Поинтересовалась королева, прежде чем втянуть в себя воздух, когда вокруг ее талии крепким объятием затянулся корсет.

- К сожалению, нет, Ваше Величество, - Эрибет лишь осторожно наклонила голову, чем кто-то и воспользовался, поместив вокруг ее шеи серебряное ожелелье, обрамляющее сложные драгоценные камни. Но сейчас молодая королева не обращала внимания на то, как эти украшения на ней смотрятся.

Ситуация казалась подозрительной - наследник, пропавший много лет назад, внезапно объявился, стоило только Императору испустить свой последний вздох. Был ли он и вовсе наследником, или же чьим-то подставленником? Действовал ли сам, или же был политическим гамбитом какой-то группы, которая его специально и похитила для того, чтобы вернуть в нужный момент, и захватить власть в Империи?

Так или иначе, новости о том, что теперь у линии претендентов на престол появился третий актер, Эрибет были не по душе. Если к войне с Гранадой она практически привыкла, то Айзен ей сейчас казался ни к чему. Тем более, когда ситуация сейчас происходила... так. Одно дело если бы это и правда просто был Айзен, но здесь, казалось бы, была замешана игра какой-то партии, которая не хотела быть обнаруженной. И Эрибет не нравилась эта мысль.

- Все готово, Ваше Величество, - произнес тихий голос, и королева на мгновение вышла от стратегических дум, взглянув на себя в высокое зеркало. Все правильно. Она выражала силу и достоинство своего королевства, и сегодня она выйдет на политическую арену. И пускай доспехи пришлось сменить на корсет и широкую юбку, к битве она была готова.

И сегодня она все узнает сама, конечно же. Сможет посмотреть, что из себя представляет этот пропавший потомок Императора (если он и правда был потомком императора а не притворялся), и действительно ли он мог принимать решения за себя. И был ли он сам ее противником, или же просто марионечной в чужих руках. Время покажет.

Путешествие к императорскому дворцу было недолгим, и восем скоро Эрибет поднималась по лестнице, придерживаясь своего спокойствия и размеренности. Та битва, на которую она была готова вступить, была не первой и не последней в ее жизни. И в то же время, это была одна из первых на... подобном уровне. И в то же время, Эрибет не привыкла отступать. И если она смогла подавить свои страхи и сомнения все прошлый годы, то это получится и сейчас.

Мужчины в форме глубоко поклонились, заметив ее присутствие, и двери в главную залу раскрывались перед лицом наследницы.

- Ее Величество Королева Авалона, - объявил голос у входа, и Эрибет на мгновение замерла, осматривая залу людей, что застыли, подняв взгляд на ее фигуру. Что же, вот и оно. Поле битвы.

Ночи были полны тревоги, и то тут, то там за окном в ночи виднелись всполохи пожаров, охвативших столицу. Сумрак мешался с беспокойством так, словно они были любовниками перед апокалипсисом, и не оставалось здравого зерна в их отношениях, и безумие охватило эльфийский народ, расколов его на множество осколков, теперь разбросанных по Аннор-Эннорату в полном хаосе. Она выбрала путь исцеления, надеясь, что покажет пример собственным невмешательством, что сможет показать путь, где возможно залечить душевные раны и собрать воедино раздробленный волнениями народ. Она стала одним из столпов Опоры исцеления, неся спокойствие и мудрость на вытянутых руках, и ласковая улыбка не сходила с её губ, даря утешение и успокоение израненным душам.

Она находилась у окна, сидя на каменном подоконнике, и ночной ветер шевелил лёгкие занавеси и пряди серебристых волос, освежал лицо и напоминал, что всё таки ночь — время для сна, и мысли должны уйти прочь, дав возможность отдохнуть, восстановиться, чтобы можно было двигаться дальше. Но Риольта не могла уснуть, сна не было ни в одном глазу, хотя день был суматошный. Её дом, её родная обитель — Жемчужная резиденция — стала прибежищем раненых и обездоленных, множество страждущих нашли в нём своё прибежище, спасаясь от беспорядков и расправы над неверными. Жемчуга стали символом безопасности и спокойствия, от света в их доме исходило ощущение мира и спокойствия, и сама княжна вместе с Архонтом старались соответствовать создаваемому ощущению.

Но живот предательски крутила тревога, она свивала внутри свои змеиные кольца, заставляя хмуриться прекрасное личико и прорезать переносицу глубокой морщиной. Она устало закрыла лицо руками и тяжело вздохнула. Усталость на миг сковала тело, превратив Риольту в скорбящую статую, но вскоре в коридоре послышались торопливые шаги, и элдриэ собралась с духом, сжала кулачки, прогоняя остатки отчаяния, что смогло овладеть её сердцем, подняла гордо голову и обернулась.

— Госпожа, — поклонился слуга, — к нам привезли Его Милость Андалира Дома Турмалина, — он замялся на миг, но выпалил, — Он плох, совсем. Без сознания и потерял, по видимому, много крови. Прошу, без Вас, Ваше Сиятельство, совсем никак.

— Конечно, — она смогла мягко улыбнуться, плавно встала, будто бы скинула с себя цепи, расправила плечи и поспешила вслед за слугой, туда, где расположились палаты врачевания.

***

Риольта просто молча смотрела на рану, поджав губы. Сказать, что всё было плохо — не сказать ничего. Не будь эльфы искусны в медицине, ногу Андалира попросту ампутировали бы, даже не стали думать над тем, что что-то в этой ситуации можно сделать иначе. Но Риольта не просто так была одним из самых искуснейших целителей Опоры и славилась не только своими Иллюзиями. Было бы время, было время! Столь драгоценное и столь необходимое сейчас, оно уплывало из рук, высыпалось, как мелкий морской песок, и его уже собрать обратно в пригоршню, не обернуть вспять. Оно сейчас было не на стороне Андалира, Риольте же требовалось всё её искусство и все знания Опоры, чтобы спасти ногу Его Сиятельству любой ценой.

— Позовите сюда Исфириэль и Райун, скажите, что все их дела по срочности сейчас меркнут. Если спят — вытаскивайте из кроватей, идите же! — Она махнул рукой и вернулась к своему больному. Требовалось оценить, что вообще случилось, чтобы понять — куда ей двигаться дальше. Риольта положила ладонь на горячее плечо Андалира, — Прошу, только не уходи от нас! Будь сильным, мы справимся! — Она не была уверена, что даже вложив магию в свои слова, тот услышит её, сможет найти в себе силы бороться до последнего и не отпускать нить жизни, из которого соткано его полотно.

Через время рана уже была обработана и стало ясно — распоротой плотью всё не обошлось, вся кость была в мелких трещинах, которые вот-вот готовы были разорваться переломом. Придётся кому-то долго лежать в постели прежде чем лекари позволят вообще шевелить ногой. Радостные мысли — отметила для себя княжна, коль уже думает о выздоровлении Андалира. Она так сильно сосредоточилась над тем, что нужно аккуратно очистить рану от тряпок и мусора, вытащить осколки кинжала на столько, на сколько это возможно. К вящему сожалению Риольты пару осколков оказались столь глубоко, что были разве что видны порезы от них, и чтобы их извлечь, пришлось бы расширять и так обширную рану. Позволить себе это сделать элдриэ никак не могла, ведь сын княжича потерял слишком много крови, и считай каждая капля теперь была на счету.

Зашивать было долго, скрупулезно, каждый лоскуток кожи к лоскутку, каждую мышцу ставя на место, но всё равно, даже после после тонких эльфийских манипуляций рана выглядела на редкость безобразно с множеством швов и одной огромной гематомой. Княжич так и не пришёл в себя, и минуты и следующие часы сейчас были просто решающими — слишком уж тяжело и прерывисто он дышал. Девушки то и дело заменяли ему компрессы на холодные — до того горяча была его кожа, и приходилось иногда держать приходившего в себя эльфа, чтобы он не тревожил больную ногу. Ночь прошла тяжело, все следили за ним так, будто бы это был королевский отпрыск, стараясь каждое изменение подмечать и предпринимать действия. Один раз Андалир так дёрнулся, что швы пришлось накладывать заново — там, где это было возможно.

К утру все успокоилось, и Жемчужина уронила голову на грудь, провалившись в беспокойную дрёму, то и дело просыпаясь и с беспокойством смотря на Андалира.

—  Я верю в Вас, верю в Ваши силы, — шептала она, — Вы правитесь, Вы выкарабкаетесь, Вы сильный мужчина, — и снова проваливалась в сон, иногда вновь выныривая из него , смотря на больного, шептала молитвы.

В Вековом кабинете – полумрак. Под высокими сводами пустая зала, что давит своим присутствием на любого входящего, вынуждая ощущать себя ничтожно маленьким и жалким перед лицом неминуемой судьбы: встречи с правителем полиса. В самой архитектуре и убранстве комнаты пророщено зерно надменности; желания подчеркнуть статус всякому, кто решится постучать в двери. Кабинет построен прежним владыкой Кризополиса, прежде восседавшем на возвышенном троне в углу залы, дабы взирать на своих подданных с высоты, достойной топарха. Достойным он имел удовольствие величать себя сам, когда же власть его прогнила изнутри подобно трону, что в первый день  вступления в должность новый топарх велит унести прочь из кабинета. В тот же день Вековой кабинет лишается ступеней и дорогой мебели, картин, золота и драгоценных тканей, привезенных с соседнего континента. Вся роскошь утекает из его стен, освобождая уходящее к высоким потолкам пространство.
В нем остается лишь крепкий стол красного дерева да кресло с высокой спинкой, расположенное лицом к двери. А за ним во всю стену протягиваются окна, с которых, как на ладони, видно расползающийся по горам множеством белокаменных домом Кризополис. Начало перемен начинается именно здесь, в Вековом кабинете, что за десятилетие превращается из символа власти в простой рабочий кабинет одного конкретного жителя Атлантиса.

---

По пергаменту, развернутому на поверхности красного дерева, неспешной рукой выводятся аккуратные литеры. Тиберий не терпит спешки во всем, что касается его работы: он предпочитает дотошный подход глупой, навязчивой возне и беглым следам. Его труд, как хотелось бы полагать самому центиману, выстраивает фундамент городских и социальных устройств, а вечность не способна удерживаться на паре торопливых шагов. Он выверяет, рассчитывает, разделяет и властвует.
В его системе все строго и обязательно, в ней нет места лишнему – нет прихоти и беспечности. Однако, что весьма досадно, в ней сохраняются лишние детали. Ненужные фигуры. Люди, что своим присутствием мешают работе слаженного механизма; недостаточно дальновидные, чтобы увидеть ошибки собственного положения, и слишком гордые для признания их наличия даже перед собой. Одной из таких лишних линий существует в глазах Талократеса нынешний господин дом Агатес. Топархи, подхалимствующие Олимпу, нередко доставляют своими «вековыми устоями» множество хлопот, но Филандер Агатес оказывается проблемой совсем иного рода. Для простого пустобреха он достаточно хитер, чтобы разжиться поддержкой и укрепить позиции богатствами, стекающимися в его семейную казну годами. Деньгами Филандер подкупает мнения, обещаниями – голоса народа. Его торговые связи, что паутина, охватывают собой немалую часть Атлантиса, который ощутит удар, если винодельни и пашни семьи Агатес перестанут поставлять свои товары на рынки.
О, если бы Филандеру хватало ума остановиться на том, но гнусный торгаш заходит дальше. Он решает заявить себя на политической арене. Сладкоголосый и умеющий подбирать слова пустобрех оказывается способным убедить людей, что в его речах кроется истина – неприятный, но не слишком удивительный факт. Толпа любит принимать на веру то, что ей нравится по звучанию.
С того момента Филандер Агатес перестает быть проблемой. Он становится ошибкой, которую необходимо устранить.
Перо замирает над пергаментом и оказывается медленно опущено на бумагу. Тиберий проводит пальцем по самому краю, заворачивая лист и связывая его тонкой нитью, что лежит подле его ладоней на столе. Его выражение лица ровно и невыразительно, но в глубине глаз горит недобрый огонь: всё готово. Сегодня ошибка в его системе будет устранена, и мир не будет долго горевать по Филандеру Агатесу. На его место спустя порядочную неделю траура придет Феодор Агатес – младший сын семьи и двоюродный брат почившего; радушный, предприимчивый молодой семьянин, интересами которого кроме торговли можно назвать разве что вечерние походы в Олимпийский Амфитеатр. И мир постепенно забудет нелепые обещания предшественника. Людям свойственна забывчивость, которая иной раз оказывается весьма удобна.
Прокуратор отодвигает кресло и, вставая из-за стола, плавным движением подымается к окнам, выходящим к городу. Он с беспристрастным видом наблюдает за тем, как одинокие лучи скрывшегося за тучами солнца пляшут на зданиях внизу. На площади копошатся люди, в гавани белеют паруса приходящих судов, у городских ворот сменяется караул дневной стражи: по венам полиса пульсирует жизнь, способная зачаровать своим мирным ходом. Однако взор янтарных глаз не цепляется ни за одну конкретную деталь; обхватывает их всех, но будто не замечает ни единой. Мужчина размышляет.
Он сделал всё в его силах, но даже самый точный план может дать слабину в проверке на прочность. Слишком многое приходится ставить на случайность, не имея достаточно данных для совершения уверенного шага вперед. Олимп – неприятельская территория, хоть и вполне знакомая, и даже чужие ветра, будто в насмешку, решают внести смуту в четкую схему.
Дроу. Шпионы Талократеса выведывают все, к чему только могли прикоснуться, о будущих гостях топархов Агатес. Вступление в игру сторонних сил обязывает вести дополнительную подготовку. Однако всей информации в архивах Атлантиса не хватает, чтобы дать прокуратору Кризополиса конкретное представление о чужестранцах. Оно дает только мнения: великое множество простых человеческих мнений, полных предрассудков, страха и непонимания культуры, столь отличной от их собственной. На подобную информацию полагаться невозможно. Тиберий сочтет себя глупцом, если пойдет на поводу суждений, но что же делать? Гости-чужестранцы усложняют дело. И даже письмо Посейдона, пришедшее из столицы, не радует своим содержанием.
Дроу беспрепятственно переходят границы Атлантиса. Нежелательное присутствие в планах, не имевших к ним ни малейшего отношения. «Нам не удалось их задержать», — всё, о чем пишет владыка морей, и Тиберий не сдерживает раздраженного выдоха, вспоминая прибывшие с утренним курьером новости. Чтобы член "золотой троицы", имеющий связь с любым пограничным пунктом, и не смог найти причину задержать дружественный караван на пути к Олимпу, не привлекая лишнего внимания? Абсурд!
«Я просил об одном лишь дне», - досадует мужчина, касаясь пальцами прохладного стекла.
Неважно. Дроу не станут помехой его планов. Как знать, быть может, их присутствие окажется тем элементом внезапности, которого так не хватает порой выверенным от первого и до последнего шага планам. Остается лишь гадать, как они отнесутся к столь необычному приему, и станет ли для них – величественных до пренебрежения к маложивущим расам и известных своим хладнокровием – особ аристократской крови новинкой или хоть малым развлечением встреча со смертью на незнакомой стороне. «Хм», — Тиберий улыбается одними уголками рта. Быть может, ему лично стоит озаботить себя гостями Агатесов, когда с Филандером будет покончено. Как знать, насколько интересным выйдет знакомство с представителями королевства, что так неблизко и чужеродно Атлантису? Сколько новой, неслышимой раннее информации можно почерпнуть из общения с ними.
Талократес не оборачивается, когда за спиной едва слышно открывается дверь. Без стука и приветствия за его спиной раздается легкий шаг, не способный скрыть хромоты на левой ноге. Прокуратор запускает руку во внутренний карман и выуживает из него небольшую записку, написанную собственной рукой, но не несущую в небрежном тексте ни следа его почерка. Без подписи и имени, записка отправляется на вытянутой ладони в протянутую железную хватку старого убийцы.
— Ты знаешь, что делать, — бросает ему вслед прокуратор. Старик сухо кланяется, что Тиберий при близком его расположении способен заметить в отражении оконного стекла, и, не дождавшись реакции, столь же тихо откланивается. План приходит в движение, с незначительными изменениями, которые Талократес позволяет себе внести в самый последний момент.
В голове ясно складывается картина расположившейся по землям особняка олимпийской стражи, среди золотых кирас которой то и дело показываются отправленные им на позицию люди. Если все пройдет удачно, к вечернему ужину они будут готовы совершить шаг. Тиберий не скупится на людскую силу: по договору с их главой на задание отправляются лучшие представители Гильдии Наемных Убийц его полиса, отозванные и оторванные от своих рутинных дел.
Филандер будет мертв к полуночи без единого намека на вмешательство в его кончину сил извне, и все же… некое чувство не дает прокуратору покоя. Ощущение просчета. Но где и в чем его план способен пойти не так? Расписание званного ужина, положение слуг, список гостей, обход стражи – всё проверено умами, что давно занимаются деятельностью устранения, и лично им самим. Ничто не может пойти не так, и все же Талократес испытывает слегка грызущее его ощущение неудовлетворения. Слишком много в плане непредсказуемых помех. И эти дроу… эти дроу…
— Какой же хаос вы внесете в мой спектакль, дорогие гости Атлантиса? — шепчет Тиберий, прикрывая веки в задумчивом наблюдении за пейзажем, что вскоре сменится десятком тренированных Главой Гильдии Убийц воронов, несущих в его пальцы срочные известия из Олимпа. На его полис постепенно опускается вечер…

Глаза в глаза, не отрываясь – два хищника смотрели друг на друга и, кажется, оба знали себе цену и обладали крепким стержнем внутри. Обжигающий напиток – язык не поворачивался назвать этот отменный джин пойлом – тек по гортани внутрь, а размякший от жары мозг и вовсе превращался в тягучую жвачку под действием высокоградусного гостя. При резком повороте головы Ханна отметила характерную подтормаживающую картинку, что была предвестником опьянения. Напиться в кабинете доктора средь бела дня – немыслимо! Оборотень едва заметно хихикнула себе под нос, но потворствовать очередному наполненному стакану не спешила. Женщина прекрасно знала чувство меры и видела эту черту дозволенной пьяной раскованности, которую не пересекала никогда, если не чувствовала в том острой необходимости.

— Не хотелось бы с вами спорить, господин Раупах, но именно вы упомянули, что подобные разработки могут стоить недешево. – Ханна в задумчивости перевела взгляд с бокала на доктора. – У меня отличное от вашего мнение и мне принципиально важно платить по счетам. Более того, не хотелось бы иметь даже тени вашего сомнения в том, что я не смогу себе позволить наш проект. – Она сделала небольшой глоток. – Поэтому вопрос оплаты важно было для меня проговорить на берегу.

Оборотень отвернулась, отлипла бедрами от стола и вновь уселась в кресло, закидывая ногу на ногу. Посчитав, что лицезрения ее слепого глаза на данном этапе было достаточно, Ханна вернула повязку на месте, став похожей на оголтелую атаманшу из близлежащего леса.
«Важны люди!» — Эхом вторили ей слова мужчины отчего она почувствовала нарастающее раздражение. Вкупе с алкоголем в крови это раздражение буквально засверкало на поверхности кожи высоковольтными разрядами. Гуманистические принципы некоторых людей науки были поистине исковерканы их исследовательской душой, но при этом всем они настолько сильно верили в причинение добра, что иногда Ханне становилось тошно.

Воительница не спускала взгляда с кружащегося вокруг нее доктора, рассказывающего про магов, доверие и отсутствие каких-либо вопросов со стороны третьего лица. Слегка склонив голову и выгнув бровь, Ханна анализировала тираду мужчины, заодно глуша в себе подозрительное – конечно же, он лез в ее дела по простоте душевной, а не из злых побуждений. Знай он, что за зло сидит рядом с ним, был бы он так великодушен? И Ханна делала выводы, что несмотря на всю свою увлеченность здоровьем жителей Сильвании, господин Раупах совершенно никогда не слышал про Безумную Ха или же отвратительную работорговлю с дроу. Что ж, это однозначно было на руку, потому что можно было козырять делами знатными, да благочестивыми, которые имели место быть, но к реальной сути нынешней Ханны не имели почти никакого отношения.

— Доктор, — Ханна сделала многозначительную паузу, — уверяю, что вам нет нужды кружить меня в фарсе светского политеса. И хотя я вам признательна за ваши попытки не поставить меня в неловкое положение…— оборотень внезапно улыбнулась дикой, почти безумной улыбкой, обнажая почти все тридцать два зуба во главе с белоснежными клыками, — это состояние мне незнакомо и никогда не будет.

Оскал как появился, так почти также внезапно исчез, а гримаса безумия сменилась изможденностью обычной женщины, что решила пригубить в жаркий день алкоголя чуть больше, чем следовало.

— Но поскольку партнерству в таких делах необходимо доверие, я вам скажу, что я стояла во главе отряда, что взял Оплатов, а затем же завершил Императорский поход с целью основания этого государства, на территории которого мы находимся. Можно ли меня назвать в таком случае ветераном войны? – Ханна запрокинула голову и громко, отрывисто захохотала, обнажая крепкую шею. – И если продолжить браваду, то я была в первых рядах тех, кто отвоевал Сильванию для всех жаждущих. Моя кровь и плоть, — Ханна указала на глаз, — лежат в основании Сиверина

Ханна тяжело фыркнула и внимательно взглянула на мужчину. Хвалить себя она умела. Никогда в ней не было этой природной застенчивости за свои успехи или заслуги. Она делала – она же и пожинала лавры. И никогда в жизни в ней никто не заронил и малюсенького семени сомнения на этот счет.

— Надеюсь теперь ничего не смутит ваш озаренный ярким светом разум. Вся перед вами как на ладони.
Ханна широко развела руками, попутно будто ненароком задев шнурок у ворота рубахи, слегка его расслабила, едва обнажая верх правой ключицы. Была ли воительница кокеткой? О, нет. Флирт и соблазнение были далеко не ее стезей, но статный доктор Раупах внезапно растеребил в ней какое-то чувство.

И это был животный голод.